42-я статья Конституции Российской Федерации четко гарантирует народу право на благоприятную окружающую среду, право на достоверную информацию о ее состоянии, право на возмещение ущерба, причиненного здоровью или имуществу граждан экологическими нарушениями и преступлениями. Однако права эти практически не соблюдаются. Что тому виной? Плохие законы? Равнодушие чиновников? Пассивность граждан, не добивающихся их соблюдения?
Своим мнением по этим вопросам кандидат на пост Президента РФ, спикер Совета Федерации, лидер Российской партии ЖИЗНИ Сергей Миронов поделился с «Литературной газетой»:
— Сергей Михайлович, как вы оцениваете работу правительства в области экологической безопасности страны?
— На мой взгляд, в этом направлении делается слишком мало. Сегодня на 15 процентах территории Российской Федерации, где проживает около 60 процентов населения страны, обстановка не соответствует нормам экологической безопасности. Разработанная ведущими учеными-экологами страны и одобренная правительством уже более года назад Экологическая доктрина практически не воплощается в жизнь, что негативно сказывается не только на состоянии окружающей среды, но и на здоровье наших людей. Но ведь иначе и быть не может, потому что план реализации Экологической доктрины утвержден приказом Министерства природных ресурсов. То есть внутриведомственным документом, который обязателен к исполнению только для самого МПР. И не обязателен для правительства и других министерств и ведомств. Хотя при разработке и принятии Экологической доктрины предполагалось, что это будет общегосударственный документ — «сквозной» для всего правительства. Трудности решения экологических проблем страны усугубляются тем, что в 2000 году Государственный комитет по охране окружающей среды был упразднен, а его функции были переданы МПР — ведомству, отвечающему за природопользование и одновременно являющемуся природопользователем. Первое, что сделало министерство, — под предлогом сокращения управленческого аппарата резко сократило природоохранные службы. Разумеется, это не усилило работу по охране окружающей среды.
— То есть совмещение двух противоположных функций в одном министерстве показало свою неэффективность?
— Разумеется. Например, за последние три года не создали ни одного нового заповедника. А ведь у нас в советское время каждый год создавалось по новому заповеднику. Они создавались даже после распада СССР. Потому что заповедники — это своеобразные экологические резервуары нетронутой природы, если угодно, оазисы полноценной жизни, которую так важно сохранить для будущих поколений. Но такие вещи, по-видимому, совсем не интересуют наших природопользователей «в законе» и их министерство. Такое мнение уже давно сложилось и у широкого круга экологической общественности, и у тех, кто трудится на ниве охраны и защиты природы, и у тех, кто борется за здоровье нации.
— То есть, на ваш взгляд, нужно более четкое разграничение полномочий в области охраны окружающей среды и использования природных ресурсов?
— Нужно законодательно разделить в структуре исполнительной власти функции охраны окружающей среды и управления природопользованием. Основными заботами государственного органа охраны окружающей среды, который надо сформировать заново, должен стать экологический контроль объектов природопользования, экологическая экспертиза проектов природопользования и экологический аудит. Основным показателем работы государственного органа охраны окружающей среды должно быть следующее: если охранные нормативы соблюдаются — орган работает хорошо, если не соблюдаются — плохо. Все должно быть ясно и понятно — и чиновникам, и остальным гражданам.
— Говоря об экологии, нельзя не сказать о волнующей всех гигантской проблеме загрязнения атмосферы городов автомобильными выхлопами?
— Острота этой проблемы растет даже не с каждым годом, а с каждым днем. Наше население стремительно урбанизируется, автомобилей на улицах все больше, и загазованность городов становится источником основных смертельных заболеваний — сердечно-сосудистых и онкологических. Экологически вредный транспорт представляет собой настоящую «бомбу», которая взрывается в наших городах каждый день, вызывая «кислородное голодание».
Что же делать? Прежде всего законодательно ввести стандарт экологического соответствия для двигателей внутреннего сгорания и обеспечить механизм его постепенного внедрения. Причем механизм должен быть защищен от возможности проникновения в него коррупции. Это, с одной стороны, не позволит нанести еще один удар по нашей автомобильной промышленности, а с другой, не допустит появления дополнительной статьи наживы для разнообразных «оборотней в погонах». Очистить города можно лишь чистыми руками.
— Как вы относитесь к спорам вокруг ратификации Россией Киотского протокола?
— Вопрос этот достаточно сложный. Причем зависит от того, какая погода на дворе. Летом россияне обычно считают, что протокол необходимо ратифицировать немедленно, зимой — что это нам совсем не нужно. Но если же говорить серьезно, то история вопроса такова. Человечество в какой-то момент осознало, что экологическая катастрофа в случае непринятия отдельными государствами ограничений в экономике неизбежна. Это привело к подписанию в 1992 году рамочной Конвенции ООН об изменении климата. Суть конвенции: государства-участники должны были к 2000 году снизить уровни выбросов парниковых газов и довести их до уровня 1990 года. И тем самым добиться стабилизации концентрации парниковых газов в атмосфере на относительно безопасном уровне.
Дальнейшее развитие событий показало, что взятые обязательства оказались непосильными для многих стран — они просто не готовы к внесению кардинальных корректив в свою экономику. Необходимы были уточнения взятых государствами обязательств, что и осуществилось принятием Киотского протокола в Японии в декабре 1997 года.
Взвешивая все «за» и «против» ратификации Россией Киотского протокола, нужно принимать во внимание целый ряд аргументов и фактов. Киотский протокол впервые может ввести рыночные отношения в сферу охраны окружающей среды. Страны-участники протокола, которые к 2008 году не превысят установленные для них пределы выбросов, а уменьшат их количество, получат возможность продавать другим странам, превысившим свои допустимые уровни, права на разницу этих выбросов.
Для многих государств, не готовых к корректировке своей экономики и проведению модернизации промышленного производства, покупка квот может оказаться единственной альтернативой.
Уникальность положения России определяется спадом промышленного производства после 1990 года. Получается, что наши обязательства на сегодняшний день уже выполнены: выбросы парниковых газов не превысили в 2000 году 70 процентов от уровня 1990 года. Иными словами, Россия имеет «мягкие» обязательства, из которых следует, что от нас не требуется снижать выбросы ниже уровня 1990 года, но мы и не имеем права их превысить с 2008 по 2012 год. А вот США, имеющие максимальную долю обязательств по этому соглашению, после прихода администрации Дж. Буша отказались от ратификации документа.
— Возможен ли практический эффект для России от ратификации Киотского протокола?
— Есть много доводов «против» поспешного подписания протокола.
Во-первых, существуют разногласия по оценкам различных выбросов в атмосферу. Кроме того, степень вероятности климатического прогноза недостоверна, то есть прогноз недостаточно определен и ясен.Во-вторых, выполнение условий Киотского протокола неизбежно потребует введения серьезных ограничений для экономики России, которые в будущем могут существенно ограничить ее рост.
В-третьих, в настоящее время в России нет жизнеспособной системы учета и контроля выбросов. Нет и системы инвентаризации выбросов, их большая часть измеряется не непосредственно «из трубы предприятия», а рассчитывается балансовым методом.
В-четвертых, Киотский протокол не учитывает роль России как международного экологического донора. Ведь российские леса поглощают огромное количество СО2 и других парниковых газов, выделенных в других, менее «зеленых» странах.
В-пятых, по мнению большинства компетентных и политически неангажированных ученых, СО2 и другие парниковые выбросы вообще не влияют на изменение климата в глобальном масштабе.
Относительное же потепление связано с климатическими мегациклами, а не с деятельностью человека.
Таким образом, сегодня для России наиболее целесообразна собственная «зеленая политика», борьба с гибелью лесов, опустыниванием, рациональная деятельность в области водопользования, альтернативная энергетика. Это и будет реальным вкладом России в экологическое оздоровление Земли. Для этого, кстати, нам и нужен самостоятельный государственный орган охраны окружающей природной среды, о котором я уже говорил.
— Вы упомянули о глобальном экологическом донорстве России и возможности каких-то компенсаций за него. Насколько реальны и значительны такие компенсации?
— Сейчас много говорят о глобализации, включающей в себя и вопросы экологии. Россия занимает ведущее место в поддержании глобального экологического баланса. Ее лесной фонд — крупнейший эмитент кислорода, поглотитель вредных выбросов других экономик, в частности, европейских. Россия имеет право требовать признания этого обстоятельства и определенных компенсаций. Я не хочу сказать, что мы просто должны просить денег — сегодняшние мировые взаимоотношения сложнее денег. Существует проблема российского внешнего долга Парижскому клубу кредиторов, Мировому банку, МВФ. Думаю, часть этого долга могла бы быть конвертирована в обязательства России по лесовосстановлению, созданию новых обширных особо охраняемых территорий, в том числе и в приграничных районах, мероприятиям по поддержанию чистоты естественных бассейнов пресной воды, имеющих мировое значение. Я не предлагаю ничего совершенно нового и экстравагантного. Например, половина внешнего долга Польши была конвертирована именно таким образом. У России объективных оснований для подобных переговоров значительно больше, чем у Польши. Наши возможности таковы, что в реализации их заинтересована вся планета.